Жизни моей берега
Этот день был солнечный, тихий и жаркий. Мы, малыши, купались, играли в камешки, а после обеда помогали родителя - ворошили сено и собирали. Я не помню себя праздным, сидящим в тепле. Всегда работал. Всегда помогал старшим.
К вечеру приплыл из села дядя Иргу и что-то сообщил нашим косарям.Они засобирались, позвали всех на помощь. К вечеру стояли два стога. Взрослые немного отдохнув, поужинали, сели в бат и на шестах поехали в село. Что-то, очевидно, случилось.
В этот вечер долго горел общий костёр, вокруг сидели матери и мы, дети.Что говорили, я не помню, да и, наверно, не понимал. Голоса были тихие, приглушенные.
Рано утром раздались выстрелы, на реке появились баты, а в них люди. Что-то кричали отец, братья, дяди. Они поплыли вниз по реке Хор к большому селу.
- Мама, куда они поплыли? - спросил я.
Мать, не знающая, что такое «война», отвечала, что где-то далеко плохие люди пришли и убивают взрослых и детей. Они поехали помогать русским.
- А когда приедут?
- Скоро. Вот помогут им и приедут, - отвечала мама.
На покосе стало тихо. Все женщины взяли косы, стали косить траву. Ломали ручки, ремонтировали, даже были случаи, когда ломались косы. Но молча косили сено, стоговали, а зимой вывозили на санях и нартах. Отца Лесы и старших братьев Еофу (Кости) и Сидимбу (Саши) всё не было. Так началась для меня война! Целых пять лет я ждал возвращения своих односельчан и близких мне людей.
В маленьком стойбище «Чукэ», что находится в устье реки Чукен, стояли три дома. В верхнем жили мы, настоящие чукенцы, которые охотились по реке Хор и до самых верховий реки. Ходили в гости к бикинцам на реку Бикин, на Кафэн, Сукпай, в Гвасюги. Шумели реки Хор, а чуть выше - Чукен, а за домами до самого неба простиралась высокая сопка. И вот на этой сопке заканчивалась изгородь, которая была построена сверху и снизу стойбища. А по берегу вокруг домов гуляли, паслись мои любимые лошади. Их было четыре, и все они были с номерами. Такие хорошие. Я их не боялся, я с ними дружил. Приносил помаленьку соль, лепёшку, угощал их. Я их любил.
Помню, как разобрали наш дом, а на плотах стояли по одной мои лошади. Мы плыли к новому месту жительства, к новой жизни. Когда я спрашивал маму, откуда эти лошади появились, она отвечала тихим голосом: «Приходили русские в погонах, меняли их на нарты с собаками и уходили через перевал на море (наму)». Так появились эти лошади, люди не бросили их, привезли во вновь образовавшийся колхоз «Ударный охотник».
Колхоз держал моих четырёх лошадей, коров, свиней. В село приехали люди со всех стойбищ, которые были по реке Сагдули (Хор) от устья до верховья, располагались они по родственному происхождению. Когда объединились, сразу построили большую школу, клуб, контору, детские ясли, медпункт, почту, магазин. В селе стояла метеостанция «Гвасюги». Одно единственное учреждение, откуда люди узнавали о новостях на фронте, в стране, в Хабаровске.
После ледохода отец с матерью спустились на бате вниз по реке Сагдули до села Хор. Они были рабочими на метеостанции «Черинай», что находилась в междуречье рек Хор и Сукпай. Приехали за одним прибором, который нужен был метеостанции. В этом селе родился я, маленький мальчик, которого назвали Колей в честь начальника водомерной станции села Хор. Через несколько дней они тронулись обратно. Мама стояла сзади, отец толкал впереди бата, а я спокойно лежал, не плакал, не орал. Такой я был.
Детская память так устроена, что те события, которые проходили в период развития, запоминаются на всю жизнь. Вот и я помню начало войны, годы войны.
Я так же ходил на конюшню, к своим лошадям, помогал поить их, сено давал. В это время конюхом был Саша, Сашка. Я бегал за ним, садился на телегу летом, а зимой в сани. Катался с ним по лесу, помогал возить и грузить колотые дрова. Их готовили женщины, а старики, оставшиеся в колхозе, ловили рыбу, добывали мясо. Мать работала в колхозе с утра до самого вечера. Иногда брала меня на заготовку хвоща для лошадей и коров, очевидно, в войну не на что было купить овёс. Снег был глубокий, мама расчищала снег, мы с сёстрами рвали хвощ, а вечером готовили уроки при свете керосинки, а то при свете лучины. Мама учила меня буквам, числам как самая настоящая учительница начальных классов. Зимой ездили на нартах в школу, детсад, магазин, на почту и лесопункт. Я помогал маме, как мог: сзади, с палочкой, толкал нарты. Возили сено.
На конюшне не хватало саней, а Саша-Шурка, очевидно, их не мог сделать, и потому все возили на нартах. Дрова готовили весной, пилили в лесу и складывали там же, а по снегу возили на нартах.
Помню, как однажды зимой приехал в Гвасюги офицер и собирал по домам собак. А у нас были две собаки, любимые собаки папы, которых он брал в тайгу на охоту, и они ему не раз помогали и даже спасли от медведя. Я их тоже любил. Как можно было их ему отдать, для чего? А я не мог понять. Потом он отдал двух щенков маленьких, и мы обменялись с таким условием, что в следующую зиму я их отдал для фронта. Обо всём доходчиво говорила мама, и я, наконец-то, согласился.
На вторую зиму этот офицер опять приехал, собрал много собак и на нарте укатил в районный центр Переяславку. Потом, когда стал постарше, я понял, куда ушли мои любимые собаки: на фронт, помогать отцу и старшим братьям победить врага.
Мама говорила мне, что если я буду учиться хорошо, то этим я помогу всем на фронте. И я старался. Учился я хорошо до 4 класса, а там что-то во мне «лопнуло», я не сдал арифметику в 4 классе и остался на второй год. В эту зиму приехал дядя Лизана и забрал меня на рыбалку и на охоту. Некогда было учиться.
В 1944 году осенью мой друг и брат, мой любимый конюх сбежал с одним стариком на Самаргу. Дед этот приехал через верховья Самарги и Сукпая за зятем и уговорил его уехать с ним. Сколько лет ему, Шурке моему было, я не знаю. С тех пор в колхозе конюхом стал я, а моим помощником моя мама, «тётушка Киди», как уважительно называла её завхоз тётя Лади.
Почему-то мальчики постарше, женщины и старики боялись лошадей. Лучше на нартах они привезут что-то, чем на запряженной лошади.
Начались мои трудные военные дни. Я учил маму запрягать лошадь и возить дрова и сено. Я же поил их, кормили мы вдвоём. Мама осторожно всё делала, боялась. Так она до самой старости не касалась лошадей.
Утро. Самое хорошее время для сна. А тут слышишь тихий голос тёти Лади: «Тётушка Киди, разбуди Колю, пора лошадей кормить и запрягать: сегодня будут возить дрова в ясли и в школу». Все были маленькими и все знают, как тяжело было подниматься. Но что поделаешь. Взрослые мужики воюют, а ты должен проснуться и идти в кошоховку, повести лошадей к реке, напоить их из кем-то прорубленной проруби, дать хвоща натаскать сена. Потом мы шли домой, завтракали. По пути в школу, я заходил в конюшню, запрягал лошадей. Когда я видел своих коней, во мне всё изменялось, я мог учиться и работать.
Когда я пошёл в первый класс, в третьем классе учились Урунда и Бяла. А когда я учился в третьем, они учились в пятом. Отсидев в четвертом классе два года, я их догнал в пятом. Когда я был в седьмом, они поженились, так и не закончив семилетку.
После школы я шёл к лошадям, заменял маму и сам возил колотые дрова по наряду. Однажды я взял сухое брёвнышко, привязал к саням и погнал лошадь. Всё было хорошо, перешли ключ, но залезть на берег так и не смогли. В упряжке была самая сильная и любимая лошадь. Как я ни уговаривал, просил, гладил по морде, но лошадь не смогла продвинуть бревно хоть чуть-чуть, хоть немного. Я заплакал от бессилия. Лошадь стояла, тяжело дыша. Но тут случилось что-то, я только успел отойти в сторону, как сани с бревном тронулись и благополучно одолели крутой подъём. Потом я целовал лошадь, гладил, просил прощения за то, что ругал её. А я ругал такими страшными словами, какими взрослые не всегда ругались.
- Ну почему ты не можешь, саня вони, такое маленькое бревно поднять на берег?В переводе на русский язык с удэгейского слова «саня вони» означают «с помёта тебя сделали».
Всю войну, как только наступал вечер, закрывали окна и зажигали, у кого что было: лучинку, керосинку, маслёнку. Садились вокруг этого единственного источника света и работали. Кто вышивал и штопал, кто мял кожу, а я делал уроки и ложился пораньше, чтобы встать раньше тёти Лади. Но утром слышал тихий её голос: «Тётушка Киди, разбуди Колю, надо лошадей поить, сено дать». Ох! Как хотелось хоть чуть-чуть ещё поспать.
Конец войне, наши победили! Весной в газетах появились фотографии орденов и медалей. И мы с мальчиками вырезали их, окрашивали в цвета, какие находили, наклеивали на бумагу, а потом, в день Победы, нашили на наши много раз стираные рубашки и гордо ходили по селу: мы победили!
Осенью 1945 года я сдал лошадей одному переселенцу, который захотел пожить в нашем селе. А лошадей я люблю до сих пор и смотрю с нежностью, как солдаты Президента гарцуют на них.
Сейчаснет тех, с кем я жил в тяжёлые времена войны. Здесь нет моего деда, отца матери, Кялундзюга Танду. Во время войны умерла бабка, и до самой смерти он жил один в тайге, где умерла жена, имени я не запомнил. На карте Хора есть место, которое геодезисты назвали его именем «Танду».
Нет тёти Надежды Иссаусловны, жены первого писателя Кимонко Джанси Батовича, которая заменила мужа, во время войны. Она была председателем сельсовета и колхоза, целых пять лет тянула эту лямку.
Нет моих близких: Леса - мой отец, как и все удэгейцы, служил в войсках Ким Ир Сена; Еофу Сесилевич - старший брат, сын моей матери от первого брака, дважды ходил на разведку вдоль границы СССР, как китаец; Сидимбу Сесилевич, мой сводный брат по отцу четыре года воевал на танках и дошёл до Берлина, участвовал в последнем сражении под ним. Говорил, что было очень страшно, когда много танков со светом прожекторов двигались на Берлин. Гордился, что оставил на стене рейхстага нашу фамилию - Кимонко.
Лизана Кимонко, брат моего отца, член нашего большого дома. Дети. Внучки Лизаны, которые живут в Верхнем Нергене: Альбина - глава села, Елена - предприниматель, Галина – учитель, 'внук Сергей - рыбак, Татьяна - продавец, Кимонко Светлана - учитель. Ими гордился бы дед Лизана.
В селе Гвасюги района имени Лазо живут мои родственники: внуки и правнуки дедов Тунсяна, Нагала, Цабала Кимонко, дед и отец первого председателя колхоза «Ударный охотник» Мирона Чауна Кялундзюга, при помощи которого в долгие годы войны я был одет и обут. Моя мама Киди Тандувна - мастерица, самая лучшая мама на свете, которая перешивала вещи и одевала нас и кормила. Это многие мои товарищи-одногодки и даже постарше меня, которым я нравился и которых я любил. Это русские! Председатель Бичевского сельпо Исаев, директор школы Андреев Вадим Андреевич, учителя Кузьмин, Козлов. Это медик-фронтовик, который спас меня от энцефалитного клеща. Это деды-фронтовики села Дада, которые приняли меня как зятя, все Дигдавичи и брат Марии Гакановны Василий Григорьевич, его жена баба Соня, которую любили мои дети Володя и Алёна.
В моей жизни очень большую роль сыграл директор Хорской средней школы Карп Сазонович. Это Пушников, Кучменко, Бельды Валерий Михайлович и другие, которые помогали мне в жизни: Был дядя Кашков, в моей жизни сыграл очень много. И когда я увиделв районке его фамилию, нашёл его. В тот раз мы вспоминали моего брата Еофу (Костю), Сидимбу (Сашу) и других, а второго раза не получилось.
Сейчас я инвалид II группы. Надо спешить, надо съездить на родину - в село Хор, где я родился, в Бичевую, где было много друзей, в Катэн, где живут внуки моего брата Еофу и Джанси Семёна дети. В Гвасюги, где похоронены мои родственники и мама с сёстрами, братья Еофу, Дима. Хочу подняться по реке Хор к деду Танду. Моих деда и бабу хоронили в тайге, где они умерли, под открытым небом, закрыв корой в старой оморочке или бате.
В пос. Переяславка похоронен мой младший друг Алексей Чаунович Кялундзюга, здесь живут его жена и сын. Мне надо побыть в селе Арсеньево, где жил и умер дядя Колоди Кимонко, орденоносец, самый хороший охотник Нанайского района и самый лучший человек для меня.
Всю жизнь хотел восстановить свои отношения с детьми моего брата - Евгения Лизановича Кимонко и его жены Антонины Кимонко, знаменитой культработницы. И вот это случилось. На 70-летие моей жены Маруси Гакановны они все приехали. Спасибо им.
У меня, как и у жены, очень много друзей, но как их собрать всех вместе? Посидеть на природе у костра, вспомнить о детстве, о том, как росли, как становились на ноги, не болели. А теперь старыми стали, болячки приклеиваются. Всем бы посидеть, поговорить, походить, порыбачить. Да? Наверно можно, только надо решиться.
Николай Лесович Кимонко
Воспоминания автор записал в апреле 2008 года. Сейчас супруги живут в Даде, в новом, построенном сыном и внуком доме.
Фото из семейного архива
Перепечатка материалов – с разрешения редакции. Мнения авторов и редакции могут не совпадать.
Все рекламируемые товары и услуги подлежат сертификации и лицензированию.
E-mail: info@anyui.ru
За достоверность рекламы ответственность несёт рекламодатель.
© 2024, Создание сайта - Инфорос
Оставить сообщение: